В 1748 тридцатишестилетний Дени Дидро, будущий великий философ Просвещения, опубликовал анонимный эротический роман “Les bijoux indiscrets”, что обычно переводится как “Нескромные сокровища”, а означает “говорящие влагалища”. Главный герой — конголезский султан Мангогул, на самом деле довольно лестный портрет Луи XV. Волшебный джинн дарит ему специальное кольцо: если его потереть и направить в сторону женщины, у той внезапно оживают интимные части тела и пускаются в разговоры о прошлых любовниках. Роман быстро запретили. Дело вообще не в нём, а в одной конкретной главе 29, с подзаголовком “пожалуй, лучшая глава всей повести, которую читают меньше всего”. Не читают, ясное дело, потому что это единственная глава без секса. Вместо него, в этой главе султану снится сон. Он летит на гиппогрифе, как Гарри Поттер, и прилетает в город в облаках. Там бесформенные уродливые создания толпятся вокруг старикашки, заросшего паутиной, а тот молчит и только пускает пузыри. Внезапно выясняется, что старикашка — Сократ, а находимся мы в храме философии. Тут вдалеке появляется фигура ребёнка с маленькой головой, тонким телом, слабыми руками и короткими ногами. Но с приближением ребёнка к философам он становится всё крупнее и крупнее, его руки всё длиннее и длиннее, и вот он уже держит в руках телескоп, направляя его в небо; а вот вдруг держит качающийся маятник и выводит из него ускорение свободного падения; а тут столбом ртути взвешивает воздух; или вдруг стеклянной призмой раскладывает свет на цвета. Он превращается в колосса, упирающегося головой в небо, ногами уходящего в бездну, а руками охватывающего весь земной шар от полюса до полюса. Мощным ударом гигантского кулака он рушит храм философов, и Мангогул просыпается, но успевает возопить во сне: кто же, кто же этот великан?
Оставим в стороне тот факт, что просветитель обсуждает историю западной мысли в середине порноромана. Метафора Дидро довольно очевидна: заскорузлые схоластики европейских университетов, мусолящие на протяжении веков логические конструкции из Библии и античных философов, против новых учёных нового времени: Галилея, Паскаля, Ньютона. Если бы роман писался сегодня, то гиганта бы звали “Наука”.
Дидро называет своего колосса Expérience. Если видеть в этом слове его сегодняшнее английское значение — experience, экспириенс, то есть впечатления — то название гиганта не совсем понятно. Но в английском языке значение этого слова кристаллизовалось только в середине XVI века, когда от него отпочковался новый, более специализированный вариант — experiment. Во французском языке этого разделения нет до сих пор, но Дидро, который на заре карьеры зарабатывал переводами с английского, имел в виду именно вторичный, английский смысл слова.
Я всё это прочитал в книге “Изобретение науки” Дэвида Вуттона. Прочитал — и чуть со стула не упал, как понял, что в русском языке слово “опыт” имеет ровно те же два смысла: впечатления и эксперимент. Вам-то, конечно, это всегда было очевидно, но вот я в жизни об этом не задумывался. Весь смысл Научной революции (что бы ни означал этот термин) — в использовании опыта (и опытов) как источника истины. Вплоть до XV века никому в Европе не приходило в голову, что в мире в принципе можно открыть что-то новое — всё новое по умолчанию считалось хорошо забытым старым, а поиск истины заключался в поиске более точных версий и более корректных интерпретаций античных текстов. Аристотель считал, что в идеале все науки (точнее, все области философии) должны быть как геометрия: начинать с незыблемых постулатов, и из них выводить всё исключительно логическими построениями. То есть в традиции западной философии собственно наблюдения за окружающим миром считались почти что пошлостью, недостойной настоящего мыслителя. По словам Галилея, один профессор медицины отказывался верить в то, что нервы подсоединены к мозгу, а не к сердцу (как считал Аристотель) даже когда ему показали эти соединения на трупе, а философ Кремонини, близкий друг Галилея, отказался смотреть в Галилеев телескоп, что не помешало ему в дальнейшем опубликовать книгу о структуре небесных сфер, не упомянув открытия Галилея по той простой причине, что они не принципиальны для понимания Аристотеля.
Авторитет античных философов был навсегда подорван в 1492 г., когда кучка полуграмотных моряков открыла целую половину мира, не известную ни Сократу, ни Аристотелю. Это для Аристотеля был такой своеобразный Уотергейт: внезапно оказалось, что древние греки не такие боги, как казалось, а если они не боги, то кто знает, чего ещё они навыдумывали? Одним из первых людей, кто осознал смысл и масштабы перемен, был Леонардо да Винчи. Что характерно, к концу жизни Леонардо подписывался с характерным свэгом: “Leonardo Vinci disscepolo della sperientia” — “Леонардо Винчи, ученик опыта.”